опер достал куртку и попытался оторвать от нее рукав или кусок снизу. Добротная крепкая ткань трещала, пружинила, но практически не поддавалась. С огромным трудом Льву удалось лишь чуть-чуть продолжить линию разрыва по низу, где у одежды уже была ободрана широкая лента по всему краю. Позади раздалось насмешливое замечание:

– Тоже хотите себе петельку модного синего цвета?

Опер стремительно развернулся – в дверях улыбался приземистый седой мужчина в очках. От него пахло борщом и выпечкой, по которым Гуров определил, что это есть тот самый Василич, которого покорно ожидал мертвый Афанасьев на столе.

Лев поддержал его шутливый тон:

– Хотелось бы понять, как он ее соорудить умудрился? Да и в остальном поближе узнать покойника.

Патологоанатом мельком взглянул на документ на столе, а потом неторопливо пригляделся к телу:

– Вскрывать его буду завтра только, работы много. А ему уже не срочно. Что сейчас могу сказать по характеру повреждений на теле… Так… – Эксперт достал жгут из оторванной полоски ткани и примерил к темно-синей борозде на шее у покойника. – Если без вскрытия, то умер он от асфиксии с помощью вот этого куска ткани. Контуры совпадают, частички ткани на коже даже остались.

Гуров ткнул в размазанные контуры на серой коже покойника:

– Как думаете, почему направление от борозды такое странное? На самоубийство не похоже. Линия нечеткая, видите, повреждения мелкие вдоль всего следа? Это значит, что ткань ездила по коже, а не резко зафиксировала тело в одном положении. Конвульсии, либо он сопротивлялся.

Специалист ухмыльнулся:

– Так это, как вам виднее, товарищ полицейский. Что скажете, то и будет в протоколе. Конвульсии или сопротивление. Мы с вами в одной упряжке, договориться всегда сможем.

Лев ухватил петлю:

– Направление усилия шло сверху и сзади, – он накинул петлю на широкую шею, потянул остаток вверх и на себя, отчего синее кольцо легло ровно в синюшную борозду на серой коже. – Вот так это все выглядело. Трудно самому повеситься в таком положении, веревка лишь придушит. А если потянет другой человек, то задушит.

Василич громыхнул инструментами и покачал головой:

– Так что в заключении писать?

Лев будто не слышал его, он подхватил широкую окостеневшую ладонь:

– Еще одно свидетельство в пользу моего вывода – стертые подушечки пальцев. Видите, у него кожа равномерно содрана! Хватал петлю и пытался стащить ее или оттянуть. Ткань жесткая, движения отчаянные от желания жить. Отсюда вот такой стертый верхний слой эпидермиса на подушечках правой руки, – он приподнял вторую руку. – Здесь таких следов нет, и немудрено. Сильное повреждение, может быть, перелом при жизни. Ткани в поврежденных сосудах набухли, есть сильный отек. Поэтому этой рукой действовать он не мог.

Патологоанатом загремел инструментами и снова уточнил:

– Вы и сами все знаете, вон без меня провели экспертизу. Это предварительные выводы. Остальное потом будет более подробно описано в официальном заключении. Так что там писать?

Гуров задумчиво покачал головой:

– То есть он умер от того, что ему кто-то на шее затянул вот этот лоскут, оторванный от куртки.

Эксперт ухмыльнулся:

– А вам как надо, чтобы было? Выводы же предварительные, начну более детально копаться, и все может измениться. Вскрытие – это дело такое, настоящее искусство.

Василич расхохотался, а Льва передернуло. Прав был Орлов, рыба гнила с головы, и ее смрад дошел даже сюда в том числе. Судебный эксперт привык и даже не скрывает, что заключение можно написать такое, чтобы было удобно следствию. Возмущаться опер не стал, лишь коротко бросил:

– Несколько фото тела сделаю, забыли на месте.

Патологоанатом потерял к нему интерес, дернул плечом и ушел в коридор. Его веселый басок разогнал тишину мертвецкой:

– Миша, тащи по одному с камеры на стол. А этого, как товарищ закончит, обработай.

Пока гремела каталка и шуршали пластиковые черные мешки в темной кишке коридора, Лев сфотографировал все повреждения на теле Афанасьева. Затем упаковал петлю обратно в пластиковый пакет, забрал улики со стола под куртку и пошел к выходу. Хмурый санитар даже не повернул голову на него, выкатывая из холодильника очередной груз в черном глухом пакете.

Возле спецтранспорта, который вез живого Афанасьева из поселка, а теперь доставил его мертвого на вскрытие в морг, Лев неожиданно остановился. На мутном стекле змеились разводы. Опер присмотрелся внимательно – кривые линии сложились в буквы. Он бросился к машине, распахнул заднюю дверь и приблизился к грязному стеклу. На нем кто-то пальцем соединил кровавые черточки в надпись: «Я не виновен, я никого не убивал». С улицы раздался грозный оклик водителя и дежурного опера, которые привезли труп:

– Эй ты, а ну пошел из машины! В обезьянник хочешь загреметь?!

– Вали отсюда!

Взмах служебных корочек – и сотрудники замолчали, лишь вопросительно переглядывались между собой. Лев резко приказал:

– Ключи от машины. Забираю, как вещдок.

Водитель было открыл рот, чтобы возразить в ответ, но получил существенный тычок под ребра от второго сотрудника. Ключи от машины легли в протянутую ладонь опера, он строго приказал:

– В РОВД скажете, сломалась машина, о выемке ни слова. Понятно?

– Так точно, – пробормотал полицейский и добавил услужливо: – Мы пешком дойдем, вы не переживайте.

Парочка затопала по асфальтовой дорожке, а Лев сел на водительское сиденье и огляделся вокруг. Нашел внимательным взглядом мусорные баки перед тем, как повернул ключ зажигания. Полицейский «бобик» фыркнул задорно, покатился по дороге и нырнул в низкорослые заросли. Гуров нажал пару раз на газ, чтобы машина надежно застряла между корней и веток, так, что с дороги были едва видны ее контуры.

В кабине опер уложил похищенные из морга вещдоки Афанасьева и замер, забыв об окружающей реальности. Он проверял свое внутреннее ощущение, складывал факты, которые уже обнаружил. Хотя сейчас делать выводы еще рано, много что нужно проверить, пока ему выделили немного времени на отдельное самостоятельное расследование.